Сиденье для унитаза сибирь: Сиденье для унитаза ЦОП «Сибирь», (СанПласт)

Содержание

Сиденье для унитаза ЦОП «Сибирь», (СанПласт)

Сиденье к унитазу с крышкой СИБИРЬ для унитазов ЦОП, белое. Полипропиленовое сиденье с крышкой устанавливается на керамическом унитазе, предназначено для создания комфортных условий при пользовании унитазом.
Ширина-330 мм
Длина-425 мм

Проводница, как известно ветеранам железных дорог России, — это женщина-проводница, отвечающая за наблюдение за пассажирами в данном вагоне поезда. Формально в обязанности проводницы входит прием билетов, уборка спальных мест и уход за туалетами. На первый взгляд это кажется безобидным описанием работы, пока не осознаешь, что в Сибири эти обязанности подпадают под устаревшую модель обслуживания клиентов.

Много лет назад в Соединенных Штатах работники сферы услуг носили пуговицы на лацканах с надписью «Клиент всегда прав». Насколько мне известно, от их пожизненно нанятых советских коллег никогда не требовалось демонстрировать философию обслуживания клиентов, но если бы это было так, я подозреваю, что на кнопках было бы написано: «Тот факт, что вы существуете, чертовски раздражает». Мне.»

В поезде № 263 до Иркутска царил старый советский стиль обслуживания. Не помогало и то, что главная проводница с манерами питбуля выглядела как грудастая светловолосая версия Бориса Ельцина. Не помогало и то, что помощница-проводница была похожа на Зефирного человечка в чулках с поддерживающими чулками и с вечно пустым выражением лица.

По большей части меланхоличная мадам Стей-Пуф держалась особняком, но «Женщина Борис» бродила по коридорам с мелочной безжалостностью, которая заставила бы сестру Рэтчед сойти с ума, как Кэти Ли Гиффорд. Вскоре я обнаружил, что самая кроткая просьба к старшей проводнице — пакетик чая или рулон туалетной бумаги — неизменно выливалась в русскую тираду с плевками, настолько беспощадную, что я в конце концов спрятался в своей каюте, пытаясь избежать ее. полностью.

Беглый взгляд на расписание поездов Улан-Батор-Иркутск обнаруживает вопиющее несоответствие в расписании. В то время как, скажем, 100 миль от Улан-Батора до Зуун-Хараа оцениваются в довольно разумные три часа — крошечный 14-мильный участок от Сухэ-Батора, Монголия, до Наушек, Россия, весит не менее 16 часов 13 минут. . Это связано с тем, что поезд прибывает в Сухэ-Батор поздно ночью, а пограничный таможенный пост открывается только к середине утра.

К сожалению, мы с соседями по каюте так и не удосужились проверить расписание, пока ждали на границе. В то время это казалось хорошей идеей: Дэн, Джеймс, Марк и я развеяли скуку Сухкбаатара, выпив на завтрак несколько бутылок светлого пива «Адмирал Колчак». Это было очень весело, пока мы не поняли, что туалеты в поездах, выходящие прямо на рельсы, на всех остановках закрыты из соображений гигиены. Накануне вечером нам разрешили выйти из поезда, чтобы сходить в туалет, но, поскольку мы были в середине утомительного таможенного процесса, утром нам не повезло.

Так как я не понимаю по-русски, я не знаю, на каком основании проводница не пускала нас в туалеты для 14-мильного транзита в Россию, но ее глаза, зажженные праведным огнем, встречающимся только в истинных пророки и мелкие бюрократы — этим все сказано. Мои спутники умоляли ее по-английски, но я проторчал путь обратно к другому концу вагона. Там мадам Стей-Пюф с грустным лицом стояла с ключами в руке перед маленькой частной уборной, отведенной для проводниц.

Не успела мадам Стей-Пуф снова меня «нет», как дверь туалета открылась, и оттуда вышел испуганный русский мужчина. Улучив момент, я прыгнул в туалет, захлопнул дверь и запер задвижку. Мадам Стей-Пюфт стучала в дверь туалета, когда я, дрожа, спустила штаны и открыла шлюзы — ее протесты исчезали из моего сознания с каждой секундой, когда я стоял над дребезжащей металлической чашей.

Никогда прежде я не мог припомнить такого трансцендентного удовлетворения от такой простой деятельности. Если Бог в деталях, то моим триумфальным моментом в уборной было само причастие: прозаический псалом, смиренно восхваляющий нашего Творца за то, что он выдумал уретру. Возможно, мадам Стей-Пуф была в ярости, когда я вышел из туалета, но я не помню: я опорожнил свой мочевой пузырь и был наполнен Духом. Я вернулся на свою койку, блаженный и непроницаемый, как Седрах в печи Навуходоносора.

По возвращении я заметил резкий контраст в салоне поезда. Дэн и Джеймс заняли нижние койки, жалко свернувшись в позе эмбриона. Марк, с другой стороны, подмигнул мне и ухмыльнулся с верхней койки, небрежно болтая ногами взад-вперед.

После оформления документов на остановке «Наушки» наш вагон опустел за считанные секунды. Мы с Марком валялись в кабине, хихикая при виде Дэна, Джеймса и остальных пассажиров поезда, бегущих к туалетам на станции Наушки. После нескольких минут поздравления друг друга с победой в Транссибирской туалетной битве 1999, нас с Марком прервала мадам Стей-Пюфт. Вальяжно стоя перед нашей дверью, она жестом попросила нас уйти.

«Не беспокойтесь», сказал ей Марк. «Нам не нужно пользоваться туалетом». Это вызвало у нас обоих смешок, но помощник проводницы только нахмурилась и продолжала жестикулировать. Все еще пребывая в головокружении, мы с Марком встали, чтобы уйти.

Марк, обычно уверенный в себе 26-летний художник-график из Англии, начал меня беспокоить. Где-то я читал, что 38 процентов всех россиян живут за чертой бедности в 20 долларов в месяц. Цифры для сибирских русских должны были быть еще более ужасными. Если бы Иган захотел, он действительно мог бы убить нас всех и получить годовую прибыль. Но, следуя той же логике, наша плата за проезд в 26 долларов, безусловно, щедро наполнила бы его казну — а убийство — это не то, что делают по прихоти, даже в Сибири.

Марк и я обратились к нашему решающему вопросу, Джеймсу — 19-летнему уроженцу Гонконга, направлявшемуся в лондонскую юридическую школу. Джеймс молча посмотрел на нас, явно чувствуя себя неловко, будучи колеблющимся избирателем. — Давай просто пойдем, — сказал он наконец. — Я думаю, у нас все будет хорошо.

«Тогда зачем беспокоиться, Марк? На мгновение я замолчал, понимая, что даже не могу быть уверен, что иду в правильном направлении. Все дорожные знаки были написаны кириллицей; насколько я знала, Иган везет нас во Владивосток, чтобы продать в рабство.

При этих словах Иган выбросил незажженную сигарету в окно. Марк, казалось, вот-вот сорвется. — Я же говорил тебе, что у меня плохое предчувствие по этому поводу, — сказал он сердитым голосом. — Не могли бы вы двое прекратить болтовню?

В голове звенели слова Моники: «Только не дай ему остановить машину, и ты будешь в безопасности». Я представил, как Иган вытаскивает из-под водительского сиденья «глок» и разносит мне мозги по всей обивке. Без сомнения, Марк и Джеймс думали об одном и том же.

Прежде чем кто-либо из нас успел среагировать, Иган дал задний ход «Ладе». Загоняя нас в кювет, он включил передачу, направил переднюю часть под углом 45 градусов к дороге, и мы покатились по грязному полю. Когда Иган начал поворачивать влево, я заметил ужас в его глазах. Потом меня осенило.

Иган не собирался нас убивать; Иган вел нас по плохо обозначенному участку дороги. Более того, Иган боялся. Чего он боялся, я точно не знаю, но, зная Монику, я сильно подозреваю, что ему сказали, что он не получит вторую половину своих денег, если когда-нибудь остановит машину.

Во время своих первопроходческих арктических путешествий в начале 1700-х годов датский исследователь Витус Беринг признался, что «вы никогда не чувствуете себя в безопасности, когда вам приходится плыть в совершенно пустых водах». Увидев момент паники Игана, я и мои спутники вышли из пустоты: у нас наконец-то появился человеческий индикатор, по которому можно ориентироваться в собственных эмоциях. Вопрос о честности Игана был быстро снят, мы с Марком перестали нервировать друг друга и начали получать удовольствие от поездки.

В каком-то смысле опоздание на поезд было подарком, поскольку оно позволило нам познакомиться с той частью Сибири, которую мало кто на Западе когда-либо видел. В запутье среди густых таежных лесов и широких горных котловин кипела сонная жизнь сибиряков. Бревенчатые хижины с соединениями типа «ласточкин хвост» стояли у дороги, их оконные ставни были недавно выкрашены в небесно-голубой цвет. Длинноволосые девушки в самодельных платьях несли по полям корзины. Мимо нас на мотоциклах с ревом проносились буряты — коренные азиатские жители Сибири. Бетонные бункеры с тяжелыми стальными дверями (клапанные станции нефтепровода? Придорожные аварийные убежища? Эвакуационные туннели после ядерной войны?) появились с интервалом в 6 миль. В долинах рек появились срубы с деревянными шпилями православных церквей. Ярко раскрашенный бурятский буддийский храм, все еще строящийся, стоял у дороги. У рек резвились утки и цапли; одинокий лось бежал через далекий холм.

Иган все это время молчал, отрывая взгляд от дороги только для того, чтобы швырять в окно сигареты и копейки. В конце концов мы пришли к выводу, что он делал это — возможно, из уважения к местным шаманским суевериям — только когда обгонял другую машину или преодолевал опасный горный поворот.

Мы прибыли в Улан-Удэ сразу после 7 часов вечера — почти через четыре часа после того, как наш поезд покинул нас в Наушках. Поспешно вручив облегченно выглядевшему Игану остаток денег, мы поспешили на станцию Улан-Удэ, чтобы проверить доску для чтения расписания поездов. Я заметил, что поезд № 263 должен прибывать в 17:15 и отправляться в 17:30.

Улан-Удэ, областной центр Бурятии с населением 400 000 человек, оказался колоритным, шумным, этнически разнообразным городом. Старинные электрические трамваи грохотали по его улицам, супермаркеты в западном стиле украшали центр города, а пригородный аэропорт обещал последний безотказный способ догнать наш поезд. Поскольку другого выбора в ближайшее время, казалось, не было, мы с товарищами купили еды, осмотрели несколько отелей и вернулись на станцию Улан-Удэ, чтобы узнать о следующем поезде в Иркутск.

Офицер русской армии засмеялся и дал краткий ответ. Внезапно усмехнувшись, Джеймс посмотрел на нас и перевел: «Все российские поезда расписаны по московскому времени. Москва отстает от нас на пять часовых поясов. Наш поезд не будет здесь еще как минимум полтора часа!»

№ 263 прибыл в Улан-Удэ только после 10:30 той ночи. Дэн и горстка швейцарцев, киви и канадцев встретили наше возвращение бурными аплодисментами. Судя по всему, у проводниц было немного поклонников, и наша оставление в «Наушках» обернулось настоящим скандалом среди нерусских пассажиров. Когда мы шли по коридору вагона поезда, La Femme Boris и Madame Stay-Puft явно отсутствовали.

Где-то около полуночи я прогуливался по коридору, когда La Femme Boris вышла из своей койки и строго махнула мне рукой внутрь. Отправив свою хмурую помощницу на какое-то невидимое дело, старшая проводница протянула мне чашку чая и сердито посмотрела на меня. Мадам Стей-Пюфт вернулась с англоговорящей русской пассажиркой, которая сообщила, что ее наняли переводчиком.

Путешествие на поезде еще не закончилось — впереди, между прочим, еще предстояла утомительная 81-часовая поездка из Иркутска в Москву. Но в тот момент я мог наслаждаться тем фактом, что Славная Транссибирская туалетная война официально закончилась.

Примечание редактора: Уроженец Седжвика Леви Бриджес и его подруга Эллери Альтхаус из Северного Труро, штат Массачусетс, отправились в велосипедное путешествие протяженностью 10 000 миль по Азии и Европе. Bridges подает еженедельные обновления для BDN.

На протяжении почти 1500 миль, почти половины расстояния через Соединенные Штаты, мы следовали дорожным указателям в сторону города под названием Чита через отдаленную часть России. Почти 500 миль мы проехали на велосипеде по участку федеральной трассы, которая переходит в извилистую грунтовую дорогу, петляющую по крутым горам. Качество дороги настолько плохое, что мы часто преодолеваем немногим более 350 миль в неделю. Прошло уже больше месяца, как мы целый день катались по асфальту.

Мелочи развитого мира, которые светят в этой части России, немногочисленны и редки. Проехав неделю по грунтовой дороге, мы проезжаем мимо знака «Отель впереди», полагая, что это означает, что скоро мы будем принимать душ. Когда в поле зрения появляется заведение, мы въезжаем на длинную грязную стоянку, где между автомастерской и обширной свалкой ветхих автомобилей расположилось небольшое кафе. Расстройство имеет сверхъестественное сходство с сельской местностью в Даун-Ист-Мэн.

Отель представляет собой лачугу с одной комнатой в глубине свалки. Внутри пять кроватей, раковина и плита. Официантка из кафе ведет нас внутрь и показывает, как пользоваться раковиной. Установка состоит из большого тазика, полного воды, прибитого к стене с краном на дне, который сливается в раковину внизу, позволяя мыть руки.

На следующее утро я стираю велосипедные шорты в раковине, часто возвращаясь, чтобы наполнить таз наверху водой. Процесс занимает почти час. Внезапно я замечаю, что вода течет со дна раковины вокруг моих ног. Я открываю маленькую дверцу под раковиной, ожидая увидеть прохудившиеся трубы из ПВХ, но вместо этого обнаруживаю, что вода просто стекает в переполненное ведро. В ближайшие недели я узнаю, что таких раковин в Сибири предостаточно.

Душа нет, так что днем мы смотрим на нашу карту на предмет будущих возможностей ухода. Мы обнаруживаем, что за два дня пути мы приблизимся к Магадаче, одному из самых больших городов, в которые мы въедем перед Читой, и месту, где мы могли бы найти проточную воду.

Магадачи находится недалеко от федеральной трассы. Подойдя поближе, мы срезаем дорогу по проселочной дороге, чтобы сэкономить время. Грунтовая дорога быстро превращается в раскисшие колеи, заросшие кустарником. В конце концов, он переходит в болото. Мы используем старое бревно, чтобы толкать наши велосипеды через речку. Я шлепаю комаров и стряхиваю клещей с ног. Вскоре дорога улучшается, и в сумерках мы достигаем Магадачи.

Если отель, к которому мы ехали, был оазисом в лесу, когда мы входим в комнату, я понимаю, что это был просто мираж, который исчезает, когда к нему прикасаешься. Я иду в ванную и замечаю, что сиденье унитаза сломано пополам и просто установлено на унитаз для галочки; когда я подбираюсь рядом с ним в тесной комнате, он разваливается и падает на пол. Душа тоже нет, только ванна и ведро.

Неся ведро с дымящейся водой в ванную, я вспоминаю урок теории литературы, который посещал в колледже. В ходе курса мы изучили творчество Фердинанда Соссюра, известного швейцарского лингвиста. Соссюр сформулировал простой способ объяснить, как люди интерпретируют письменную речь в своем сознании, предположив, что каждый раз, когда мы читаем или слышим слово, например «раковина», в нашем сознании появляется определенный образ или идея того, что такое раковина. . Когда я стою в ванне в Магадачи, Россия, поливая себе голову чуть теплой водой, я начинаю понимать, что слова, которые я использую для описания физических объектов в окружающем меня мире, больше не означают те же вещи, что и раньше. В Сибири раковина уже не раковина, а гостиница не обязательно удобное место для отдыха.

По мере продвижения к Чите я начинаю приспосабливаться к этой части мира, бессознательно меняя свое восприятие. Когда я захожу в придорожное кафе, я быстро мою руки в раковине, которая сливается в ведро для экономии воды. Эти раковины теперь кажутся мне нормальными; Я забыл, каково жить с проточной водой.

Через три недели грунтовая дорога, по которой мы ехали на велосипеде, встречается с асфальтом, а это значит, что мы снова оказались на окраине цивилизации. Два дня спустя, когда мы въезжаем в Читу, светофоры, тротуары и молодые девушки на высоких каблуках и в макияже, мимо которых мы проходим, вызывают у меня странное чувство культурного шока.

В ванной нашего отеля я стою в изумлении, открываю кран, и горячая вода течет. Сначала мне было интересно путешествовать по отдаленным уголкам России, чтобы исследовать неразвитые регионы мира и отчасти сбежать из нашего развитого мира.

Асфальтированные дороги, банкоматы и сантехника в доме — вот строительные блоки, из которых строится идея, которую обозначает слово «цивилизация» в моей голове. Я принимаю горячий душ в Чите и думаю о самодельных раковинах, которыми так долго пользовался в маленьких сибирских деревнях; они являются прекрасным примером того, как цивилизация, как мы думаем о ней в развитом мире, просочилась в заводь России. В далеких русских деревнях мы не совсем ушли от цивилизации, вдруг понимаю я. Мы просто катались по его краям.

Российские города тоже могут заставить переосмыслить окружающий мир. Для меня городская среда — это места, где можно отведать шведский стол с изобилием современных удобств. В Чите, городе с населением более 300 000 человек, мы находим только одну прачечную, которая закрыта на праздничные выходные. Отчаявшись, мы отдаем нашу одежду в пятизвездочный отель, который соглашается ее постирать. Когда мы возвращаемся на следующий день, мы обнаруживаем, что наши велосипедные шорты прошли профессиональную химчистку.

Сиденье для унитаза ЦОП «Сибирь», (СанПласт)

СМЕСИТЕЛИ

КОМПЛЕКТУЮЩИЕ

НАШ АДРЕС

КОНТАКТНЫЕ ТЕЛЕФОНЫ

СанТехРесурс

Транссибирская туалетная война | Salon.com

Проточная вода — редкое явление в сибирских городах